«Подводные камни» в русской классике

[Dorinem]

Жизнь меняется, и вместе с нею меняется язык. Одни слова приходят, другие уходят, а у третьих так изменяется значение, что при чтении старых (и не очень старых) текстов возникает в лучшем случае недоумение. В худшем же – читатель и не догадывается о скрытом подвохе.

Однажды мой сын собирался на какую-то молодежную вечеринку, а из телевизора в это время доносилась песня Владимира Высоцкого, и при словах «за минуту до смерти // в треугольном конверте...» сын заметил: «Треугольный конверт – это же так неудобно!» Оказалось, что он понятия не имеет, что это такое. Пришлось объяснять: никакого «конверта», собственно говоря, и не было. Я взяла лист бумаги и показала ему, как мы в войну писали и отправляли письма. Этим ноу-хау сын и блеснул перед компанией – для всех собравшихся это было настоящее открытие! Интересно, как поступит нынешняя почта, если такое треугольное письмо, наклеив на него соответствующую марку, бросить в почтовый ящик?

Между мной и сыном разница в четверть века. А между современным читателем «Горя от ума» и временем возникновения этой комедии – почти в восемь раз больше. Шедевр А. С. Грибоедова изучают в школе, «Горе от ума» часто переиздается, и все мало-мальски непонятные слова и выражения в изданиях для школьников сопровождаются комментарием. Но реплика Лизы в первом действии «Переведу часы, хоть знаю: будет гонка» – остается без объяснения.
Какая гонка? Ни одно из современных значений слова гонка сюда не подходит. В разговорном языке начала XIX века это слово означало «резкий выговор, распекание». Сейчас мы употребляем производное от того же корня – нагоняй.

Или слова глухой графини-бабушки, возмущенной поведением Чацкого: «Шутка ли! Переменил закон!» Какой закон мог переменить молодой, нигде не служащий Чацкий? Здесь закон значит вероисповедание. Графиня-бабушка полагала, что Чацкий за границей перешел в католичество, чему бывали примеры. О наиболее нашумевшем из них можно прочитать в «Замогильных записках» В. С. Печерина, перешедшего из православия в католичество (а об их авторе – в «Былом и думах» А. И. Герцена).

В деревенской прозе XIX века можно встретить словосочетание хлебный магазин. Нынешний школьник (и не только он) понимает это как «булочная», не задумываясь, зачем она в деревне, где все сами пекли хлеб. И при этом, может быть, рассуждает так: стало быть, там были и другие магазины, с другими товарами. А зачем же тогда ходили по селам коробейники, офени, предлагая товар по сниженным ценам? Здесь нужен комментарий. Хлебный магазин в селе XIX века – не торговая точка. Это склад, где хранилось общественное зерно и создавался семенной фонд на случай неурожая. В Толковом словаре В. И. Даля дано первое значение слова магазин: «зданье или помещенье для складки и храненья каких-либо запасов».

В повести М. Н. Загоскина «Тоска по родине» (1839) читаем: «И село-то знатное! Избы всё белые, крытые драньём... Славное село!» Что это за белые избы? Кто и чем их белил? В повести А. А. Фета "Дядюшка и двоюродный братец" (1855) рассказчик приближается к богатому селу Мизинцеву: «Последние лучи ярко играли на окнах крестьянских изб, весело выглядывавших из-за кудрявых ракит. На многих кровлях виднелись белые трубы». Нынешний читатель, скорее всего, и не догадывается, что хотели сказать белыми избами и белыми трубами Загоскин и Фет. А их современник без комментария понимал, что речь идет о жилищах с печным отоплением, где есть выводящие дым трубы: белые избы противопоставлены в этих текстах черным, курным. К концу XIX века курная изба была уже редкость даже для такого захолустья, как Березовские Починки, куда сослали в 1879 году писателя В. Г. Короленко: "Только теперь я понял предупреждение десятского еще по дороге, что у Гаври «изба черная». Печной трубы не было. В жерло огромной печи <...> пыхал дым и пламя. <...> С другой стороны от двери валил холодный пар, взбивая дым кверху. Между этими двумя течениями началась борьба, и вскоре они поделили между собой избу: холод встал внизу, дым поднялся кверху до уровня человеческого роста, и стоял там, точно опрокинутое и волнующееся море. <...> Через некоторое время печь разгорелась, и от нее установилась тяга в волоковое оконце, прорезанное в стене над полатями. Дымное море вверху стало редеть». (Волоковое оконце – маленькое задвижное оконце в курной избе для вытягивания дыма).

В «Заметках неизвестного» Н. С. Лескова (1884) глава «О новом золоте» начинается так: «По награждении другого священника золотым крестом равного значения, которым ранее кичился один отец Павел, сей непобедимец не стерпел и стал утверждать в компаниях, что дарованный священнику крест сделан из нового золота. И как это <...> дошло до новонагражденного и очень его стало оскор*****, то он, встретив отца Павла, когда сам был при кресте, сказал ему: - Отец Павел! если вы не для унижения моего, а в действительности сомневаетесь, что крест мне дан будто из нового золота, то остановитесь на мгновение и, посмотрев, сами удостоверьтесь в девяносто шестой пробе».

Что может быть обидного в «новом золоте»? – спросит читатель. Предупреждая такой вопрос, комментатор Б. Я. Бухштаб сообщает: «Новое золото – металлический сплав, имитирующий золото». Но такого терминологического словосочетания в текстах XIX века не встречается. Не фиксирует его и словарь В. И. Даля. А все дело в том, что в середине XIX века из немецкого языка было заимствовано существительное нейзильбер (буквально новое серебро), обозначавшее сплав меди, цинка и никеля, по виду похожий на серебро. Изделия из нейзильбера, имитирующие серебряные вещи, и довольно дешевые, охотно приобретала та часть публики, у которой на настоящее серебро денег не хватало. И все знали, что новое серебро – вовсе не серебро, и слово новый здесь означает «поддельный, ненастоящий». На это-то значение слова новый и намекает насмешник отец Павел. Так это слово понимает и его оппонент.





Кандидат филологических наук Н. АРАПОВА